А.С. Пушкин "Гавриилиада" Поэма

Пушкин работал над поэмой в Кишиневе в 1821—1822 гг., работал вдохновенно и серьезно. Друзья смеялись. Вяземский называл ее «прекрасной шалостью». Так же отнеслись к ней и Александр Тургенев и Сергей Соболевский.

Главной опасностью для автора было вольное толкование библейского сюжета. Пушкин всячески отводил от себя гнев церкви и правительства. И тем не менее он написал такое сочинение. 

Пушкин, читатель вольтеровской «Орлеанской девственницы» и пародийных поэм Парни (поэм «Потерянный рай», «Война богов», «Галантные похождения в Библии»), не смог не поддаться моде на безверие французского XVIII века по молодости, мало думая о последствиях.

Впервые поэма была опубликована в Лондоне П.Огаревым. Поэт и политический эмигрант увидел в произведении Пушкина «религиозное и политическое вольномыслие», что вряд ли было справедливо. 

Пушкин, конечно, не ставил себе задач ниспровергать церковь и монархические устои и поддался лишь поэтическому озорству. Вместе с тем Огарев, и здесь он был совершенно прав, признал высокие поэтические достоинства поэмы. 

Пушкин обошел и Вольтера, поэма которого подчас скабрезно грубовата, да и стихи Парни, служившие ему образцом, довольно вялы и скучноваты. Свойство таланта Пушкина преображать все, к чему прикасалось его чудодейственное перо.

Впервые полностью в России поэма Пушкина была опубликована в 1918 году поэтом Валерием Брюсовым. Стих Пушкина изысканно изящен, эротика, в сущности, становится прекрасным гимном чувственной, телесной любви, молодости и красоты. 

Вспоминаются прекрасные образы мадонн эпохи Возрождения и наиболее прекрасная их них Мадонна Рафаэля, в цветении девической застенчивой красоты.

Артамонов С.Д. Сорок веков мировой литературы. 

А.С. Пушкин  "Гавриилиада"  Поэма

Воистину еврейки молодой



Мне дорого душевное спасенье.



Приди ко мне, прелестный ангел мой,



И мирное прими благословенье.



Любезных уст улыбкою довольный,



Спасти хочу земную красоту!



Царю небес и господу-Христу



Смиренных струн, быть может, наконец



Пою стихи на лире богомольной.



Ее пленят церковные напевы,



Шестнадцать лет, невинное смиренье,



И дух святой сойдет на сердце девы;



Властитель он и мыслей и сердец.



Нога любви, жемчужный ряд зубов...



Бровь темная, двух девственных холмов



Под полотном упругое движенье,



   В глуши полей, вдали Ерусалима,



Зачем же ты, еврейка, улыбнулась,



И по лицу румянец пробежал?



Нет, милая, ты право, обманулась:



Я не тебя, - Марию описал.



Седой старик, плохой столяр и плотник,

Вдали забав и юных волокит


(Которых бес для гибели хранит),



Красавица, никем еще не зрима,



Ее супруг, почтенный человек,



Без прихотей вела спокойный век.



На прелести, которыми владел,



В селенье был единственный работник.



И день и ночь, имея иного дел



То с топором, не много он смотрел



То с уровнем, то с верною пилою,



Он как отец с невинной жил еврейкой,



И тайный цвет, которому судьбою



Назначена была иная честь,



На стебельке не смел еще процвесть.



Ленивый муж своею старой лейкой

В час утренний не орошал его;


Рабы своей - и, чувствуя задор,



Ее кормил - и больше ничего.





Но, братие, с небес во время оно



Всевышний бог склонил приветный взор



На стройный стан, на девственное лоно



Он положил в премудрости глубокой



Всевышний рек, - и деве снится сон;



Благословить достойный вертоград,



Сей вертоград, забытый, одинокой,



Уже поля немая ночь объемлет;



Щедротою таинственных наград.



Пред нею вдруг открылся небосклон



В своем углу Мария сладко дремлет.



Главы закрыв лазурными крылами, -



Во глубине своей необозримой;



В сиянии и славе нестерпимой



Тьмы ангелов волнуются, кипят,



Бесчисленны летают серафимы,



Струнами арф бряцают херувимы,



Зову тебя, любовию пылая,



Архангелы в безмолвии сидят,

И, яркими одеян облаками,


Предвечного стоит пред ними трон.



И светел вдруг очам явился он...



Все пали ниц... Умолкнул арфы звон.



Склонив главу, едва Мария дышит,



Израиля надежда молодая!



Дрожит как лист и голос бога слышит:

"Краса земных любезных дочерей,


Открыв уста, сложив умильно руки,



Причастница ты славы будь моей:



Готовь себя к неведомой судьбине,



Жених грядет, грядет к своей рабыне".





Вновь облаком оделся божий трон;



И раздались небесной арфы звуки...



Восстал духов крылатый легион,

Лицу небес Мария предстоит.


Замечен он, один он сердцу мил!



Но что же так волнует и манит



Ее к себе внимательные взоры?



Кто сей в толпе придворных молодых



С нее очей не сводит голубых?



Пернатый шлем, роскошные уборы,



Высокий стан, взор томный и стыдливый -



Сиянье крил и локонов златых,



Всё нравится Марии молчаливой.



Царя небес пленить она хотела,



Гордись, гордись, архангел Гавриил!



Пропало всё. - Не внемля детской пени,



На полотне так исчезают тени,



Красавица проснулась на заре



Рожденные в волшебном фонаре.



Но дивный сон, но милый Гавриил



И нежилась на ложе томной лени.

Из памяти ее не выходил.


В те дни, когда от огненного взора



Его слова приятны были ей,



И перед ним она благоговела, -



Так иногда супругу генерала



Но Гавриил казался ей милей...

Затянутый прельщает адъютант.


Согласны в том невежда и педант.



Что делать нам? судьба так приказала, -

Поговорим о странностях любви


Крылатый миг небесных упоений



(Другого я не смыслю разговора).

Мы чувствуем волнение в крови,


Когда тоска обманчивых желаний



Объемлет нас и душу тяготит,



Предмет один и думы и страданий, -



И всюду нас преследует, томит



Наперсника мы ищем и находим.



Не правда ли? в толпе младых друзей



Наречием восторгов переводим.



С ним тайный глас мучительных страстей

Когда же мы поймали на лету


И громко пел: "Люблю, люблю Марию,



И к радостям на ложе наслаждений



Стыдливую склонили красоту,



Когда любви забыли мы страданье



И нечего нам более желать, -



С наперсником мы любим поболтать.



Чтоб оживить о ней воспоминанье,



И ты пылал, о боже, как и мы.



И ты, господь! познал ее волненье,

Создателю постыло всё творенье,


В унынии бессмертие влачу...



Наскучило небесное моленье, -

Он сочинял любовные псалмы


В Меркурии архангела избрал,



Где крылия? к Марии полечу



И на груди красавицы почию!.."



И прочее... всё, что придумать мог. -



Творец любил восточный, пестрый слог,



Свою любовь он прозой объяснял.



Потом, призвав любимца Гавриила,

Беседы их нам церковь утаила,


Что царь небес, не пожалев похвал,



Евангелист немного оплошал!



Но говорит армянское преданье,



Заметя в нем и ум и дарованье -



Красавицу, которая должна



И вечерком к Марии подослал.



Архангелу другой хотелось чести:



Нередко он в посольствах был счастлив;



Переносить записочки да вести



И славы сын, намеренье сокрыв,



Хоть выгодно, но он самолюбив.



Царю небес... а по земному сводник.



Стал нехотя услужливый угодник



Услышал он, шатаясь в белом свете,



Но, старый враг, не дремлет сатана!



С ее души не сходит образ милый,



Что бог имел еврейку на примете,



Спасти наш род от вечной муки ада.



Хлопочет он. Всевышний между тем



Лукавому великая досада -



На небесах сидел в уныньи сладком,



И без него всё шло своим порядком.



Весь мир забыл, не правил он ничем -

Что ж делает Мария? Где она,


К архангелу летит душой унылой.

Иосифа печальная супруга?
                                          В своем саду, печальных дум полна,


И снова ждет пленительного сна.

Проводит час невинного досуга


Краса змии, цветов разнообразность,



В прохладе пальм, под говором ручья



Задумалась красавица моя;



Не весело прозрачных вод журчанье...



Не мило ей цветов благоуханье,



Приманчивой блистая чешуею,



И видит вдруг: прекрасная змия,

В тени ветвей качается над нею


Не убегай, - я пленник твой послушный..."



И говорит: "Любимица небес!



Возможно ли? О, чудо из чудес!



Ее привет, огонь лукавых глаз



Кто ж говорил Марии простодушной,

Кто ж это был? Увы, конечно, бес.


   "Попы вас обманули,



Понравились Марии в тот же час.



Чтоб усладить младого сердца праздность,



На сатане покоя нежный взор,



"Кто ты, змия? По льстивому напеву,



С ним завела опасный разговор:



Я узнаю того, кто нашу Еву



По красоте, по блеску, по глазам -



И там склонил несчастную к грехам.



Привлечь успел к таинственному древу

Ты погубил неопытную деву,


Не стыдно ли?"



А с нею весь адамов род и нас.



Мы в бездне бед невольно потонули.

И Еву я не погубил, а спас!"


Но царь небес меня хранит и любит,



"Cпас! от кого?"



"От бога"



"Враг опасный!"



"Он был влюблен..."



"Послушай, берегись!"



"Он к ней пылал -"



"Молчи!"



Она была в опасности ужасной".



"- любовью страстной,

"Змия, ты лжешь!"


Подумала Мария:



"Ей богу!"



"Не божись".

"Но выслушай..."



И кстати ли поверить сатане?



Не хорошо в саду, наедине,



Украдкою внимать наветам змия,



Он вымыслом хотел пленить еврея,



Всевышний благ: он верно не погубит



Своей рабы, - за что ж? за разговор!



К тому же он не даст меня в обиду,



Какой тут грех? где зло? пустое, вздор! -



Да в змия скромна довольно с виду.

Подумала и ухо приклонила,


Гремучий хвост, согнув дугою шею,



Забыв на час любовь и Гавриила.

Лукавый бес, надменно развернув


"С рассказом Моисея



С ветвей скользит - и падает пред нею;

Желаний огнь во грудь ее вдохнув,


В своем саду скромна, умна, мила,

Он говорит:



Не соглашу рассказа моего:



Он важно лгал, - и слушали его.



Бог наградил в нем слог и ум покорный,



Стал Моисей известный господин,



Но я, поверь, - историк не придворный,



Завидовать огню твоих очей;



Не нужен мне пророка важный чин!



Ты рождена, о скромная Мария,

Они должны, красавицы другие,


Сводить с ума двумя-тремя словами,



Чтоб изумлять адамовых детей,



Чтоб властвовать над легкими сердцами,

Улыбкою блаженство им дарить,


Какая честь и что за наслажденье!



По прихоти - любить и не любить...



Вот жребий твой. Как ты - младая Ева



Но без любви в унынии цвела;



Всегда одни, глаз-на-глаз, муж и дева



На берегах Эдема светлых рек



Скучна была их дней однообразность.



В спокойствии вели невинный век.



Ничто любви не воскрешало в них;



Ни рощи сень, ни молодость, ни праздность -

Рука с рукой гуляли, пили, ели,


Что скажешь ты? Тиран несправедливый,



Зевали днем, а ночью не имели



Ни страстных игр, ни радостей живых...

Еврейский бог, угрюмый и ревнивый,


Разрушить сон и юноши и девы.



Адамову подругу полюбя,



Ее хранил для самого себя...



На небесах как будто в заточенье,



У ног его молися да молись,



Взглянуть не смей украдкой на другого,



Хвали его, красе его дивись,



Вот жребий той, которую творец



С архангелом тихонько молвить слово;



И что ж потом? За скуку, за мученье,



Себе возьмет в подруги наконец.



Награда вся дьячков осиплых пенье,



Написанный каким-то богомазом...



Свечи, старух докучная мольба,



Да чад кадил, да образ под алмазом,

Как весело! Завидная судьба!



Он вопрошал источник наслажденья



Мне стало жаль моей прелестной Евы;

Решился я, создателю на зло,


Ты слышала, как всё произошло?



Два яблока, вися на ветке дивной



(Счастливый знак, любви символ призывный),



Открыли ей неясную мечту.



Она свою познала красоту,



Проснулися неясные желанья;



И юного супруга наготу!



И негу чувств, и сердца трепетанье,



В глухой лесок ушла чета моя...



Я видел их! любви - моей науки -

Прекрасное начало видел я.


Меж милых ног супруги молодой



Там быстро их блуждали взгляды, руки...

Заботливый, неловкой и немой,


И дни свои невинно проводили

Адам искал восторгов упоенья,
                                             Неистовым исполненный огнем,


И, закипев душой, терялся в нем...



Вся в пламени, власы раскинув, Ева,



И не страшась божественного гнева,

Едва, едва устами шевеля,


Под сенью пальм, - и юная земля



Лобзанием Адаму отвечала,



В слезах любви, в бесчувствии лежал



Жену ласкал с утра до темной ночи,



Любовников цветами покрывала.



Блаженный день! Увенчанный супруг



Ты знаешь: бог, утехи прерывая,



Во тьме ночной смыкал он редко очи,

Как их тогда украшен был досуг!


А между тем вниманье молодое

Чету мою лишил навеки рая.
                                              Он их изгнал из милой стороны,


Где без трудов они так долго жили



В объятиях ленивой тишины.



Но им открыл я тайну сладострастья



И младости веселые права,



Томленье чувств, восторги, слезы счастья,



И поцелуй, и нежные слова.



Скажи теперь: ужели я предатель?



Что с Евою остался я приятель".



Ужель Адам несчастлив от меня?

Не думаю, но знаю только я,



"Что ж? - думала, - быть может, прав лукавый;



Умолкнул бес. Мария в тишине

Коварному внимала сатане.


Слыхала я, что надобно любить...



Слыхала я: ни почестьми, ни славой,

Ни золотом блаженства не купить;


Всё кажется ей ново, мудрено, -



Любить! Но как, зачем и что такое..."



Ловило всё в рассказах сатаны:



И смелый слог и вольные картины...



И действия и странные причины,

(Охотники мы все до новизны.)


И вдруг змии как будто не бывало -



Час от часу неясное начало



Опасных дум казалось ей ясней,

И новое явленье перед ней:


К ней устремив чудесный блеск очей,



Мария зрит красавца молодого.

У ног ее, не говоря ни слова,


Чего-то он красноречиво просит,



И легкий перст касается игриво



Одной рукой цветочек ей подносит,

Другою мнет простое полотно


Я научил послушливую руку

И крадется под ризы торопливо,
                                         До милых тайн... Всё для Марии диво,


А между тем румянец не стыдливый



И томный жар и вздох нетерпеливый



На девственных ланитах заиграл -

Младую грудь Марии подымал.


К лукавому склонив на грудь главу,



Она молчит: но вдруг не стало мочи,

Закрылися блистательные очи,


Мой первый сон надежды и желанья,



Вскричала: ах!.. и пала на траву...

О милый друг! кому я посвятил


При матери докучливой и строгой

Красавица, которой был я мил,
                                         Простишь ли мне моя воспоминанья?


Те вечера, когда в семье твоей,

Мои грехи, забавы юных дней,
                                               Тебя томил я тайною тревогой


Шумя парит архангел окриленный, -



И просветил невинные красы?



Обманывать печальную разлуку



Бессонницы девическую муку.



И услаждать безмолвные часы,

Но молодость утрачена твоя,


Твоя краса во цвете помертвела...



От бледных уст улыбка отлетела,

Простишь ли мне, о милая моя!



Ах, и тебе приятен был разврат...



Отец греха, Марии враг лукавый,

Ты стал и был пред нею виноват;


Гордись, гордись своей проклятой славой!

И ты успел преступною забавой

                                             Всевышнего супругу просветить


И дерзостью невинность изумить.

Спеши ловить... но близок, близок час!


"Не трепетал от ваших я придворных,



Вот меркнет свет, заката луч угас.



Всё тихо. Вдруг над девой утомленной



Посол любви, блестящий сын небес.





От ужаса при виде Гавриила



Пред ним восстав, смутился мрачный бес



Красавица лицо свое закрыла...



Кто звал тебя? Зачем оставил ты



И говорит: "Счастливец горделивый,

Небесный двор, эфира высоты?


Но Гавриил, нахмуря взгляд ревнивый,



Зачем мешать утехе молчаливой,

Занятиям чувствительной четы?"


Повеса злой, изгнанник безнадежный,



Рек на вопрос и дерзкий и шутливый:

"Безумный враг небесной красоты,


Беги сейчас, бесстыдник, раб мятежный,



Ты соблазнил красу Марии нежной

И смеешь мне вопросы задавать!


   Не правда ли? вы помните то поле,

Иль я тебя заставлю трепетать!"


Всевышнего прислужников покорных,



От сводников небесного царя!" -



Наморщив лоб, скосясь, кусая губы,



Проклятый рек и, злобою горя,



Архангела ударил прямо в зубы.



Но вдруг восстал, исполнен новым жаром,



Раздался крик, шатнулся Гавриил

И левое колено преклонил;


Ни Гавриил, ни бес не одолел:

И сатану нечаянным ударом
                                       Хватил в висок. Бес ахнул, побледнел -


Сплетенные кружась идут по лугу,

И ворвались в объятия друг другу.


Хотят увлечь друг друга за собой. 



На вражью грудь опершись бородой,



Соединив крест на крест ноги, руки,

То силою, то хитростью науки



Друзья мои, где в прежни дни, весной,



В надменный член, которым бес грешил.



О ставя класс, играли мы на воле



И тешились отважною борьбой.



Так ангелы боролись меж собой.



Усталые, забыв и брань и речи,



Вотще кряхтел с увертливым врагом,



Подземный царь, буян широкоплечий,



Златой шелом, украшенный алмазом.



И, наконец, желая кончить разом,

С архангела пернатый сбил шелом,


К сырой земле. Мария пред собою



Схватив врага за мягкие власы,

Он сзади гнет могучею рукою


По счастию проворный Гавриил

Архангела зрит юные красы
                                              И за него в безмолвии трепещет.


Уж ломит бес, уж ад в восторге плещет;

Впился ему в то место роковое


Потупя взор, прекрасная вздыхала,



(Излишнее почти во всяком бое),

Лукавый пал, пощады запросил


И в темный ад едва нашел дорогу.





На дивный бой, на страшную тревогу



Красавица глядела чуть дыша;



Приветливо архангел обратился,



Когда же к ней, свой подвиг соверша,



Ах, как была еврейка хороша!..



Огонь любви в лице ее разлился

И нежностью исполнилась душа.



Так изъяснял в божественных словах:



Посол краснел и чувствия чужие

"О радуйся, невинная Мария!


Спасет он мир и ниспровергнет ад...



Любовь с тобой, прекрасна ты в женах;



Стократ блажен твой плод благословенный,



Он между тем ей нежно руку жал...



Но признаюсь душою откровенной,

Отец его блаженнее стократ!"


В восторге муж, мать шепчет: слава богу,

И перед ней коленопреклоненный
                                                    И Гавриил ее поцеловал.


Смутясь она краснела и молчала,



Ее груди дерзнул коснуться он...



"Оставь меня!" - Мария прошептала,



Невинности последний крик и стон...



И в тот же миг лобзаньем заглушен



Не сетуйте, красавицы мои,



Что делать ей? Что скажет бог ревнивый?

О женщины, наперсницы любви,


И знатоков внимательные взоры,



Умеете вы хитростью счастливой

Обманывать вниманье жениха


И мнимых мук, и с робостью притворной

И на следы приятного греха
Невинности набрасывать уборы...


Берет урок стыдливости покорной

От матери проказливая дочь


А старый друг стучится у окна.



Играет роль в решительную ночь;

И поутру, оправясь понемногу,


Встает бледна, чуть ходит, так томна.



Довольный взор с улыбкою склонила,



Уж Гавриил с известием приятным



По небесам летит путем обратным.



Приветствием встречает благодатным:



Наперсника нетерпеливый бог



Я ей открыл". - "Ну что ж она?" - "Готова!"



"Что нового?" - "Я сделал всё, что мог,



Всех удалил, как древний бог Гомера,



И царь небес, не говоря ни слова,

С престола встал и манием бровей


Зевеса нет, мы сделались умней!



Когда смирял бесчисленных детей;

Но Греции навек погасла вера,



Младую грудь волнует новый жар.

Упоена живым воспоминаньем,
В своем углу Мария в тишине


Покоилась на смятой простыне.

Душа горит и негой и желаньем,


Приосеня цветок любви крылом.

Она зовет тихонько Гавриила,
Его любви готовя тайный дар,


Ночной покров ногою отдалила,



И, счастлива в прелестной наготе,



Сама своей дивится красоте.



Но между тем в задумчивости нежной



Она грешит, - прелестна и томна,



И что же! вдруг мохнатый, белокрылый



И чашу пьет отрады безмятежной.

Смеешься ты, лукавый сатана!


И пробует веселые напевы,



В ее окно влетает голубь милый,

Над нею он порхает и кружит


И носиком и ножками трудится.



И вдруг летит в колени милой девы,

Над розою садится и дрожит,


Вздыхать, дрожать, молиться начала,

Клюет ее, копышется, ветится,
                                                Он, точно он! - Мария поняла,


Колени сжав, еврейка закричала,

Что в голубе другого угощала;


Младых богинь безумный обожатель,



Заплакала, но голубь торжествует,

В жару любви трепещет и воркует,


   Он улетел. Усталая Мария

И падает, объятый легким сном,



Подумала: "Вот шалости какие!



Один, два, три! - как это им не лень?



Могу сказать, перенесла тревогу:



Лукавому, архангелу и богу".



Досталась я в один и тот же день



Признал своим еврейской девы сына,



Всевышний бог, как водится, потом

Но Гавриил (завидная судьбина!)


Он пред женой попрежнему безгрешен,



Не преставал являться ей тайком;

Как многие, Иосиф был утешен,


Я пел тебя, крылатый Гавриил,

Христа любил как сына своего,
                                                 За то господь и наградил его!


Аминь, аминь! Чем кончу я рассказ?



Досель я был еретиком в любви,

Навек забыв старинные проказы,
                                            Смиренных струн тебе я посвятил


Храни меня, внемли мое моленье!

Усердное, спасительное пенье:




Друг демона, повеса и предатель...



Раскаянье мое благослови!



Переменюсь: Елену видел я;



Приемлю я намеренья благие,



Подвластна ей навек душа моя.



Она мила как нежная Мария!



Понравиться поведай тайну мне,



Моим речам придай очарованье,



Не то пойду молиться сатане!



В ее душе зажги любви желанье

Но дни бегут, и время сединою


Пред алтарем меня соединит.



Мою главу тишком посеребрит,



И важный брак с любезною женою

Иосифа прекрасный утешитель!


Молю - тогда благослови меня,



Молю тебя, колена преклони,



О рогачей заступник и хранитель,





Даруй ты мне беспечность и смиренье,





Даруй ты мне терпенье вновь и вновь

Спокойный сон, в супруге уверенье,


В семействе мир и к ближнему любовь!

1821 год