Ломоносов и Миллер, или Как писалась Русская история? В посте «Академики» от истории, или Кто создавал русскую историю? я приводил список академиков РАН, из которого однозначно следовало, что процесс создания русской истории (точнее, той её версии, которая ныне считается общепринятой) целиком и полностью находился в руках иностранцев, преимущественно немцев.
Сам по себе этот факт не мог бы служить основанием для сомнения в написанной ими истории Руси, если бы эти немцы были добросовестными учёными, для которых научная истина выше политической конъюнктуры. Однако, факты говорят иное.
Далее приводится отрывок из книги «Новая хронология Руси, Англии и Рима», который показывает, какими высоконаучными методами действовали эти «русские историки немецкого происхождения». – Mollari
Ранее было продемонстрировано то поразительное обстоятельство, что принятая сегодня версия русской истории была создана в XVIII веке, причём исключительно иностранцами. А именно, немцами Миллером, Байером, Шлёцером и др.
Возникает естественный вопрос: куда же смотрели русские учёные? Как русское образованное общество могло позволить столь бесцеремонное вмешательство в такую важнейшую область науки и культуры, как отечественная история? Ведь ясно, что разобраться в отечественной истории иностранцу труднее, чем своему.
Поэтому полезно приподнять завесу над сегодня уже почти забытой историей яростной борьбы, которая велась в XVIII веке в академических кругах вокруг отечественной истории.
Воспользуемся уже редкой сегодня книгой М.Т.Белявского «М.В. Ломоносов и основание Московского университета», изданной Московским университетом в 1955 году к 200-летию его основания [215].
Оказывается, борьба за русскую историю была существенной частью борьбы русского общества XVIII века за право иметь отечественную науку. В ту эпоху это право было под большим вопросом. Во главе движения русских учёных стоял знаменитый М.В. Ломоносов.
Во главе иностранцев, желавших, – при нескрываемой поддержке романовского императорского двора, – подавить русскую национальную научную школу, стоял историк Миллер.
В 1749-1750 годах Ломоносов выступил против новой в то время версии русской истории, создаваемой на его глазах Миллером и Байером [215, с.60]. Он подверг критике только что появившуюся диссертацию Миллера «О происхождении имени и народа российского».
Ломоносов дал уничтожающую характеристику трудов Байера по русской истории: «Мне кажется, что он немало походит на некоторого идольского жреца, который, окурив себя беленою и дурманом и скорым на одной ноге вертением, закрутив свою голову, даёт сумнительные, тёмные, непонятные и совсем дикие ответы». Так началась борьба за русскую историю.
C этого времени занятия вопросами истории становится для Ломоносова такой же необходимостью, как и занятия естественными науками. Более того, в 1750-х годах в центре занятий Ломоносова оказываются гуманитарные науки и в первую очередь история.
Ради них он идёт даже на то, чтобы отказаться от обязанностей профессора химии… В переписке с Шуваловым он упоминал свои работы «Описание самозванцев и стрелецких бунтов», «О состоянии России во время царствования государя царя Михаила Фёдоровича», «Сокращённое описание дел государевых» (Петра Великого. – М.Б.), «Записки о трудах монарха».
Однако ни этих трудов, ни многочисленных документов, которые Ломоносов намеревался опубликовать в виде примечаний, ни подготовительных материалов, ни рукописи II и III части I тома (имеется в виду труд Ломоносова «Древняя Российская История») до нас не дошло. Они были конфискованы и исчезли бесследно» [215, с.63].
Правда, первая часть «Древней Российской Истории» Ломоносова была всё же опубликована. Но история её публикации чрезвычайно странная. «Издание её всячески тормозилось, и, начав печататься в 1758 году, книга вышла из печати лишь после смерти Ломоносова» [215, с.63]. То есть, по крайней мере, через семь лет. Напомним, что Ломоносов умер в 1765 году.
В обстановке борьбы такого накала не исключено, что под именем Ломоносова на самом деле было издано нечто совсем другое. В лучшем случае, его труд был урезан и отредактирован. Если не переписан целиком заново. Такая мысль тем более вероятна, что практически то же самое и в то же время происходит с трудами русского историка Татищева… Их издаёт Миллер после смерти Татищева по каким-то «черновикам Татищева». А сам труд Татищева загадочно исчезает.
Кто мог помешать торжествовавшему Миллеру, – под полный контроль которого Романовы отдали русскую историю, – издать труды Ломоносова в искажённом виде? Надо сказать, что этот приём, – «заботливая» публикация трудов своего научного оппонента после его смерти, – показывает характер борьбы того времени вокруг русской истории.
Русская история была в ту эпоху предметом отнюдь не чисто академического интереса. Как Романовым, так и западноевропейским правителям была необходима искажённая русская история. Известные нам сегодня публикации трудов Татищева и Ломоносова по русской истории, скорее всего – подделки.
Вернёмся к началу борьбы Ломоносова с Миллером. Немецкие профессора-историки решили добиться удаления Ломоносова и его сторонников из Академии. Эта «научная деятельность» развернулась не только в России.
Ломоносов был учёным с мировым именем. Его хорошо знали за границей. Были приложены все усилия, чтобы опорочить Ломоносова перед мировым научным сообществом. При этом в ход были пущены все средства. Всячески старались принизить значение работ Ломоносова не только по истории, но и в области естественных наук, где его авторитет был очень высок.
В частности, Ломоносов был членом нескольких иностранных Академий – Шведской Академии с 1756 года, Болонской Академии с 1764 года [215, с.94].
«В Германии Миллер инспирировал выступления против открытий Ломоносова и требовал его удаления из Академии» [215, с.61]. Этого сделать в то время не удалось. Однако противникам Ломоносова удалось добиться назначения академиком по русской истории Шлёцера [215, с.64].
«Шлёцер… называл Ломоносова “грубым невеждой, ничего не знавшим, кроме своих летописей”» [215, с.64]. Итак, как мы видим, Ломоносову ставили в вину знание русских летописей. (Чисто для примера «научного» подхода «по Шлёцеру»: оный великий филолог производил славянское слово: «дева» от германского «Tiffe» (сука) – Mollari).
«Вопреки протестам Ломоносова, Екатерина II назначила Шлёцера академиком. При этом он не только получал в бесконтрольное пользование все документы, находящиеся в Академии, но и право требовать всё, что считал необходимым, из императорской библиотеки и других учреждений.
Шлёцер получал право представлять свои сочинения непосредственно Екатерине… В черновой записке, составленной Ломоносовым «для памяти» и случайно избежавшей конфискации, ярко выражены чувства гнева и горечи, вызванной этим решением: «Беречь нечево. Всё открыто Шлецеру сумасбродному. В российской библиотеке несть больше секретов» [215, с.65].
Миллер и его соратники имели полную власть не только в самом университете в Петербурге, но и в гимназии, готовившей будущих студентов. Гимназией руководили Миллер, Байер и Фишер [215, с.77]. В гимназии «учителя не знали русского языка… ученики же не знали немецкого. Всё преподавание шло исключительно на латинском языке… За тридцать лет (1726-1755) гимназия не подготовила ни одного человека для поступления в университет…» [215, с.77]. Из этого был сделан следующий вывод. Было заявлено, что «единственным выходом является выписывание студентов из Германии, так как из русских подготовить их будто бы всё равно невозможно» [215, с.77].
«Ломоносов оказался в самой гуще борьбы… Работавший в академии выдающийся русский машиностроитель А.К. Нартов подал в Сенат жалобу. К жалобе Нартова присоединились русские студенты, переводчики и канцеляристы, а также астроном Делиль. Смысл и цель их жалобы совершенно ясны… – превращение Академии Наук в русскую не только по названию…
Во главе комиссии, созданной Сенатом для расследования обвинений, оказался князь Юсупов… Комиссия увидела в выступлении А. Нартова, И.В. Горлицкого, Д. Грекова, П. Шишкарева, В. Носова, А. Полякова, М. Коврина, Лебедева и др… “бунт черни”, поднявшейся против начальства» [215, с.82].
Надо сказать, что А.К. Нартов был выдающимся специалистом в своей области, «создателем первого в мире механического суппорта – изобретения, сделавшего переворот в машиностроении» [215, с.83].
Русские учёные, подавшие жалобу, писали в Сенат: «Мы доказали обвинения по первым 8 пунктам и докажем по остальным 30, если получим доступ к делам» [215, с.82]. «Но… за «упорство» и «оскорбление комиссии» были арестованы. Ряд из них (И.В. Горлицкий, А. Поляков и др.) были закованы в кандалы и «посажены на цепь». Около двух лет пробыли они в таком положении, но их так и не смогли заставить отказаться от показаний. Решение комиссии было поистине чудовищным: Шумахера и Тауберта наградить, Горлицкого казнить, Грекова, Полякова, Носова жестоко наказать плетьми и сослать в Сибирь, Попова, Шишкарева и других оставить под арестом до решения дела будущим президентом Академии.
Формально Ломоносов не был среди подавших жалобу на Шумахера, но всё его поведение в период следствия показывает, что Миллер едва ли ошибался, когда утверждал: «господин адъюнкт Ломоносов был одним из тех, кто подавал жалобу на г-на советника Шумахера и вызвал тем назначение следственной комиссии». Недалёк был, вероятно, от истины и Ламанский, утверждающий, что заявление Нартова было написано большей частью Ломоносовым. В период работы комиссии Ломоносов активно поддерживал Нартова…
Именно этим были вызваны его бурные столкновения с наиболее усердными клевретами Шумахера – Винцгеймом, Трускотом, Миллером и со всей академической конференцией… Комиссия, приведённая в ярость поведением Ломоносова, арестовала его… В докладе комиссии, который был представлен Елизавете, о Шумахере почти ничего не говорится. «Невежество и непригодность» Нартова и «оскорбительное поведение» Ломоносова – вот лейтмотив доклада.
Комиссия заявила, что Ломоносов «за неоднократные неучтивые, бесчестные и противные поступки как по отношению к академии, так и к комиссии, и к немецкой земле подлежит смертной казни, или, в крайнем случае, наказанию плетьми и лишению прав и состояния. Почти семь месяцев Ломоносов просидел под арестом в ожидании утверждения приговора… Указом Елизаветы он был признан виновным, однако «для его довольного обучения» от наказания «освобождён».
Но одновременно с этим ему вдвое уменьшилось жалование, и он должен был «за учиненные им предерзости» просить прощения у профессоров… Миллер составил издевательское “покаяние”, которое Ломоносов был обязан публично произнести и подписать… Это был первый и последний случай, когда Ломоносов вынужден был отказаться от своих взглядов» [215, с.82-84].
Эта борьба продолжалась в течение всей жизни Ломоносова. «Благодаря стараниям Ломоносова в составе академии появилось несколько русских академиков и адъюнктов» [215, с.90]. Однако «в 1763 году по доносу Тауберта, Миллера, Штелина, Эпинусса и других Екатерина даже совсем уволила Ломоносова из академии» [215, с.94]. Но вскоре указ об его отставке был отменён. Причиной была популярность Ломоносова в России и признание его заслуг иностранными академиями [215, с.94]. Тем не менее, Ломоносов был отстранён от руководства географическим департаментом, а вместо него туда был назначен Миллер. Была сделана попытка «передать в распоряжение Шлёцера материалы Ломоносова по языку и истории» [215, с.94].
Последний факт очень многозначителен. Если даже ещё при жизни Ломоносова были сделаны попытки добраться до его архива по русской истории, то что уж говорить о судьбе этого уникального архива после смерти Ломоносова.
Как и следовало ожидать, архив Ломоносова был немедленно конфискован сразу после его смерти и бесследно пропал. Цитируем: «Навсегда утрачен конфискованный Екатериной II архив Ломоносова. На другой день после его смерти библиотека и все бумаги Ломоносова были по приказанию Екатерины опечатаны гр. Орловым, перевезены в его дворец и исчезли бесследно» [215, с.20]. Сохранилось письмо Тауберта к Миллеру. В этом письме «не скрывая своей радости, Тауберт сообщает о смерти Ломоносова и добавляет: “на другой день после его смерти граф Орлов велел приложить печати к его кабинету. Без сомнения в нём должны находиться бумаги, которые не желают выпустить в чужие руки”» [215, с.20].
Таким образом, «творцы русской истории» – Миллер и Шлёцер – всё-таки по-видимому добрались до архива Ломоносова. После чего эти архивы, естественно, исчезли. Зато, после семилетней проволочки был, наконец, издан – и совершенно ясно, что под полным контролем Миллера и Шлёцера, – труд Ломоносова по русской истории. И то лишь первый том. Скорее всего, переписанный Миллером в нужном ключе. А остальные тома попросту «исчезли». Наверное, с ними возиться не захотели.
Так и получилось, что имеющийся сегодня в нашем распоряжении «труд Ломоносова по истории» странным и удивительным образом согласуется с миллеровской точкой зрения на историю. Даже непонятно – зачем тогда Ломоносов так яростно и столько лет спорил с Миллером? Зачем обвинял Миллера в фальсификации русской истории, [215, с.62], когда сам, в своей опубликованной «Истории» так послушно соглашается с Миллером по всем пунктам? Угодливо поддакивает ему в каждой своей строчке.
Наше мнение таково. Под именем Ломоносова было напечатано совсем не то, что Ломоносов на самом деле написал. Надо полагать, Миллер с большим удовольствием переписал первую часть труда Ломоносова после его смерти. Так сказать, «заботливо подготовил к печати». Остальное уничтожил. Почти наверняка там было много интересного. Такого, чего ни Миллер, ни Шлёцер, ни другие «русские историки» никак не могли выпустить в печать.
P.S.
Вот такие были эти «корифеи». Ну, а далее в книге показывается, что имеющаяся ныне «Древняя история…», приписываемая М.В. Ломоносову, является несомненной фальшивкой, представляющей собой, в лучшем случае, существенно отредактированный первоначальный текст… Mollari
Комментариев нет:
Отправить комментарий